Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, стащить ранец и удалиться?
А что, это мысль. Я поймал взгляд Билли, подмигнул ей и указал вниз. Через минуту она усадила меня на соседнее место, а пока Смит пялился в другую сторону, опустила меня на пол. Чтобы скрыться от посторонних глаз, я нырнул под сиденья, но там оказалось пыльно, и пыль набилась мне в глотку, и снова разыгралась жажда.
Но пива под сиденьями не наливали, поэтому я миновал Биллины ноги и пополз дальше, пока не оказался позади синих саржевых брюк. Между ботинками у Смита стоял черный ранец — частично под сиденьем, куда нацист затолкал его, наверное, в целях конспирации. Тащить ранец к себе я не решился: Смит сразу бы это почувствовал.
Вот бы потихоньку открыть его и слямзить шлемы…
Этим я и занялся, понимая, что в любую секунду Смит может посмотреть под ноги, а потом раздавить меня каблуком, но уйти без шлемов я не имел права. Это была моя первостепенная и архиважная задача: даже если Смит сумеет ускользнуть, придется ему ускользать без шлемов.
С защелкой на ранце пришлось повозиться, ведь мои пальцы были сделаны из манной каши, они постоянно выгибались в противоестественных направлениях. Когда я наконец справился с замком, он щелкнул так, словно выстрелили из пистолета. Я замер, понимая, что вот-вот меня начнут топтать ногами.
Но музыканты в тот момент разыгрались особенно громко, и на самом деле щелчок был не настолько оглушительный, как мне показалось. Смит не посмотрел вниз. Как только мое сердчишко вернулось на место, я стал дюйм за дюймом открывать ранец. Не настежь. Ровно настолько, чтобы просунуть в него руку и ощупать содержимое.
Ощутив под пальцами гладкую ткань шлема, я выудил его и полез за вторым. Схватил, но тут послышался громкий топот и в поле зрения появилась еще одна пара ног в брюках. Кто-то сел рядом со Смитом. Новопришедший приставил свой ботинок к Смитовому и принялся вытаптывать какой-то шифр.
Номер Третий!
4. Грубая сила
Ну и ну! Глядя на бурые твидовые ноги и коричневые «оксфорды» с длинной царапиной на одном носке, я вспотел от страха. Если Смит обнаружит, что творится под сиденьем, Поросенку — или Кэссиди, или кем бы я в тот момент ни числился — придет конец!
Но никто не двинулся с места. Очевидно, нацисты никуда не спешили, а Билли спокойненько сидела рядом с ними. Что ж, хоть какая-то передышка. Что дальше?
Проблема решилась сама собой. Я услышал знакомые завывания остролицей линкорной дамы:
— Вот она, девчонка! Вот она! Уверяю вас, она похитила младенца!
Дама явилась с полицейским. Как только голос с сочным сельским акцентом приказал Билли не шуметь и пройти куда положено, я понял, что тайное вот-вот станет явным. Ого! Если Билли уйдет и оставит меня в обществе этих мерзавцев, лавочка Джерри Кэссиди закроется раз и навсегда!
Билли тоже это понимала. Я почти ничего не видел, но услышал какую-то возню, возглас линкорной дамы и голос Билли: на повышенных тонах она говорила о нацистских лазутчиках.
— Вот они, эти люди, сэр! — втолковывала она полицейскому. — Вот они, прямо перед вами. Это вражеские агенты, они похитили важное изобретение.
— Ну же, ну же, — сказал коп, — дамочка, не горячитесь.
Но Смит допустил ошибку. Полез за ранцем, ощупал и понял, что тот раскрыт.
— Доннер унд…[23] Господин полицейский, эта девушка — воровка! Она украла мои шлемы!
Номер Третий пнул Смита по ноге, и придурок заткнулся, но поздно: он уже сделал фатальное признание, а нью-йоркские копы схватывают все на лету.
Я услышал возглас и громкий хлопок; ноги в синих саржевых брюках раздвинулись, и оказалось, что я смотрю прямо в лицо Смиту: тот нагнулся, чтобы заглянуть под сиденье. Увидел, что я пытаюсь стянуть транспортерные шлемы, и протянул руку, чтобы меня схватить. Я едва успел отползти.
— Погодите-ка, мистер, — сказал коп. — Эй вы, бросьте пистолет!
Думаю, он обращался к Номеру Третьему, поскольку в тот момент Смит вскарабкивался на сиденье, намереваясь атаковать меня с тыла. Прозвучал еще один хлопок, но на сей раз это не был стук каблука. Это был пистолетный выстрел.
Коп не стал палить в такой толпе. Вместо этого он бросился вдогонку за Номером Третьим. Оба налетели на Смита, и у меня появился шанс вынырнуть в центральный проход. Повсюду вскакивали с кресел ничего не понимающие люди, где-то свистел свисток, а Билли с линкорной дамой катились вниз по проходу, сцепившись в рукопашной. Тут я углядел знакомое лицо: косой головорез, подручный Смита, скрылся за дверью, ведущей в зверинец.
Я увидел его лишь мельком. Смит выпутался из кучи-малы и снова ринулся на меня, а я опять нырнул под сиденья. Малые размеры давали мне некоторое преимущество, но оно нивелировалось слабосильностью, и мои руки были заняты шлемами. А Смит уже выхватил свой «уэбли».
Я метнулся к следующему проходу, поднял глаза и вовремя заметил второго головореза: он шагал мне навстречу и ухмылялся во всю безобразную пасть. Я пополз, извиваясь, словно головастик. Младенцы — отменные ползуны, и на пересеченной местности у них сплошные преимущества. Ряды сидений чинили моим преследователям некоторые неудобства, и это было хорошо.
Теперь ни о какой конспирации не могло быть и речи. Вспыхнула всеобщая паника. Повсюду были люди, они верещали и топали, да так шумно, что я едва не оглох.
— Готт! — взвизгнул нацист слева от меня. — Эрик выпустил гориллу! Пристрелите эту тварь!
— Найн! — крикнул Смит в ответ. — Пусть будет хаос! Так мы сумеем незаметно уйти. Но сперва шлемы! Живо!
И они снова бросились ко мне, а я сменил маршрут: до этого полз вверх, а теперь двинул вниз. Так было быстрее. К счастью, в меня не стреляли. Наверное, немцы боялись повредить шлем, зацепив его пулей.
Я увернулся от стремившейся ко мне руки и мячиком покатился вниз. Остановиться не мог, но по-прежнему крепко сжимал добычу. Наконец мое нисхождение закончилось рядом с опустевшей ареной. Люди пробивались к выходам из зала, а в двадцати футах я узрел гориллу: она скалила зубы и неслась прямиком на меня!
Я бросился в отступление так резво, что мне позавидовал бы сам Роммель. Понятно, что сиденье, под которым я скрылся, оказалось бы неважнецкой защитой, вознамерься зверюга меня сцапать, но бомбоубежища рядом не нашлось. Я не знал, что стало со Смитом и его приятелем, но слышал, как где-то надо мной